История искусства бонсай насчитывает более двух тысячелетий и уходит своими корнями в Китай. По крайней мере первые изображения миниатюрных ландшафтов с деревцами и камнями датируются временем правления династии Хань . Сам термин «бонсай» произошел от изначального «пан-сан», что означает «дерево в чаше».
Вполне японское слово «бонсай», если следовать строгим законам грамматики японского языка, должно переводится как «нечто, выращиваемое в цветочном горшке». Бон(盆) – низкий контейнер, сай(栽) – дерево. Причем под этим безликим понятием следует подразумевать все, что угодно, от дерева до дикорастущей травы. Но в короткое слово «бонсай» вложено нечто большее, нежели простое определение, по сути дела, комнатного растения.
Не совсем правильным будет называть этот маленький шедевр природы и искусства и «деревом на подносе», поскольку это не всегда дерево.
Представляется, что наиболее точным определением, отражающим, если и не саму суть, то, во всяком случае, смысл карликового растения – «то, что растет на подносе». Во всяком случае, такое название, одновременно и поэтическое, и абстрактно- философское, достаточно полно определяет саму природу карликового растения.
Бонсай на природе
История бонсай – начиналась на заре нашего времени в тесных и шумных кварталах растущих и благоденствующих городов южного Китая. Города в Китае, с момента их возникновения, всегда были тесными, перенаселенными. В практике садоводства того времени возникло качественно новое направление – пейзажные сады.
Придворные садовники разбивали прекрасные парки и сады, создавая удивительные пейзажи из местных и привезенных издалека растений, высаженных в отдельные сосуды, которые можно было перемещать при смене композиции.
Часто им приходилось задерживать рост крупных деревьев, придавая им при этом сначала естественную, а потом и понравившуюся форму. Это уже было не одиночное дерево или группа деревьев, взращенных с целью получения плодов или желанной тени, это уже был целый ландшафт с горами-камнями, рощами из низкорослых деревьев или кустарников, с озерами и виде миниатюрных водоемов. Чаще всего, это была не копия тех мест, где остались могилы предков, а нечто поэтизированное и стилизованное, отражавшее лишь туманные воспоминания владельца такого сада, разбитого, к тому же, на весьма ограниченном и поистине бесценном участке древнего города Поднебесной.
Постепенно выращивание небольших (чтобы можно было охватить одним взглядом) и выразительных деревьев в изящной посуде становится самостоятельным направлением, получившим название пан-сан. К этому приложили руку те, кто не мог себе позволить устройство сада даже на нескольких квадратных метрах, также жаждали усладить свой взор видом гор и лесов, растущих хотя бы на подносе. А если и для подноса не находилось места в тесном жилище большинства горожан тех времен, то приходилось ограничиваться одним единственным деревцем, пусть даже растущим в горшке.
«Горсть земли и ложка воды навлекают безбрежные думы», – писал Ли Юй. Пейзажные картины-свитки и карликовые деревца на подносе уводили душу зрителя в странствие в бесконечный мир мечты и снов наяву. Малая форма творит чудеса: она заставляет свежим взором увидеть и оценить естественное, удивиться своему, родному, и поверить в то, что привычная, знакомая вещь может быть воистину бесценной. С деревом в миниатюре, изъятым из своего природного окружения, происходит примерно то же, что и со словом, изъятым из обыденной речи и помещённым в поэтический контекст – оно светится.
И, кроме того, в Китае издавна верили в магическую власть маленького предмета, уменьшенную копию настоящего. Казалось, он концентрированно собирал в себе животворные токи природы.
Неизвестно, когда первые бонсай появились в Японии. Возможно, их привезли с материка монахи секты Чань. Именно в монастырской среде теряются корни этого искусства в Японии. Первые документальные свидетельства – это изображения деревьев в контейнерах на пейзажных свитках ХIII века. В Страну Восходящего Солнца искусство выращивания карликовых деревьев начало проникать, судя по всему, одновременно с его становлением в Китае, поскольку в течение более чем двенадцати веков осуществлялась духовно-культурная экспансия Китая на Японские острова. Во всяком случае, в период высокой образованности Китая периода Таи, при дворе японского императора и среди буддистских священнослужителей подражание всему китайскому было более чем модой.
Так, достоверно известно, что посол китайского императора преподнес японской императрице Сюико (593-628 гг.) в качестве подарка природные камни необыкновенно изысканной формы, что впоследствии дало толчок развитию искусства бон-сэки – «камни на подносе». А в народных японских песнях уже в тринадцатом веке пелось о любовании карликовыми деревьями.
Позднее к этому увлечению приобщаются самураи. Путь воина оказывается не чужд общению с прекрасным. Именно в это время начинает складываться то, что мы знаем сегодня как классический японский бонсай, проясняется его эстетика, формируются основные стили. По самому своему определению бонсай – это культивируемая естественность, природа, ставшая искусством. Природа задана в бонсай не только как материал, но и как ритм, энергия и движение. Важно не внешнее подобие, а поиск внутренней сути вещей. В бонсай природный материал не вторичен, он обязателен, неотменим, кроме того, ему присуща авторская воля, с которой нужно считаться. Можно сказать, что дерево в бонсай – «личность», ему дана свобода выбора.
Кузо Мурата – главный советник императорского дома, первый из бонсаистов, получивший Орден Восходящего Солнца, так определяет понятие бонсай: «…это живое растение, посаженное в контейнер, на поднос, скалу или камень таким образом, что оно может жить почти вечно». Природа в своём медленном, но неуклонном движении вперёд подражает вечности, и, значит, материалом в этом виде искусства выступает овеществлённое время, явленное в череде сменяющихся сезонов, в узлах, наплывах и наростах на коре и сучьях.
В Японии искусство культуры карликовых деревьев (китайцы называли его «пхен-шинг») стало массовым только тогда, когда плотность населения японских городов достигла таких пределов, когда выращивание садов по привычному сельскому образцу стало просто невозможным, во всяком случае для большинства горожан средневековой Японии.
До восемнадцатого века, пока пресс урбанизации не был закручен достаточно туго, культура выращивания карликовых деревьев не была сколько-нибудь массовой. Она исподволь совершенствовалась в среде самураев и среди не слишком зажиточных горожан. Восемнадцатый век был веком возрождения всего японского, а искусство выращивания карликовых растений на Японских островах стало настолько японским, что даже родились два оригинальных иероглифа, которые вначале читались как «хатиуэ», а затем как «бонсай», но означали одно и то же понятие…
Прагматичные японцы, оставаясь приверженцами философско-эстетического восприятия процесса культивирования карликовых деревьев, как бы канонизировали этот процесс, разложили его по полочкам.
Смена времён года, поступательное течение жизни, молчаливый и упорный рост – это то, что делает бонсай – пространственную форму – временным видом искусства. Дерево живёт дольше человека. Дерево в бонсай не должно умирать раньше своего создателя. Оно передаётся по наследству, от учителя к ученику, связывая разные поколения людей тонкой духовной нитью, являя собственной жизнью пример удивительного Общения всего со всем.
Конечно же, в Страну Восходящего Солнца из Китая одновременно были завезены как культура миниатюрных пейзажей, так и культура отдельно растущих карликовых растений, среди которых, и это вполне естественно, преобладали, как в Китае, так и в Японии, именно древесные виды как наиболее стабильные в отношении сохранения кроны и продолжительности жизни.
Об искусстве бон-сэки, «камни на подносе», уже кратко упоминалось. В рукотворных пейзажах из камней и разноцветного песка нет растений, а если они присутствуют, то это уже искусство бон-кэй, «ландшафт на подносе» – продукт совершенствования древнего искусства миниатюрного пейзажа. Бон-кэй, конечно же, более зрелищен, более декоративен и, казалось бы, более труден в создании. Как это ни парадоксально, но создать хороший «ландшафт на подносе» не так уж и сложно, а вот обеспечить ему такую же долговечность и стабильность как и карликовому деревцу, практически невозможно. Да и ухода такой «ландшафт» требует немалого.
В средневековой Японии искусство миниатюрного ландшафта существовало в виде своеобразных «садов в коробочке» – «хако-нива» – и было наиболее популярно среди зажиточных простолюдинов. Но, так или иначе, и силу причин как материального, так и духовного свойства, именно карликовое деревце стало венцом целого созвездия искусств миниатюризации природы. Здесь уместно разобраться с духовным началом в отношении людей к деревьям вообще и к карликовым деревцам в частности.
Конец ХIХ века, когда Япония активно перерабатывает западные традиции, был относительным затишьем для искусства бонсай. Японцы увлеклись натурализмом и в литературе, и в пластических искусствах. Настоящее возрождение происходит в ХХ веке, когда создаются ассоциации любителей, выпускаются специальные журналы, а с 1928 года в Токио два раза в год проводятся национальные выставки. Именно в это время бонсай приобретает те эстетические черты, которые характеризуют его и сегодня. «Самое трудное в этом виде искусства, – признаётся уже упоминавшийся Кузо Мурата, – добиться иллюзии правды, чтобы неестественное от природы, странное имело естественный вид.
Так женские роли в театре Кабуки исполняет мужчина, все об этом знают, но с удовольствием подчиняются иллюзии – правде искусства». «Не старайся, чтобы твоё дерево походило на бонсай, ты должен добиться, чтобы твой бонсай походил на дерево», – вторит ему Джон Нака, японец, проживающий в США. Маленький бонсай – не настоящее дерево, все об этом знают, но сила искусства такова, что мы охотно подчиняемся его магии, в малом прозреваем великое, и видим не только само дерево, но и окружающий пейзаж, понимаем чувства и настроения создавшего его автора.
Так уж получилось, что прародина культуры карликовых растений – Китай, дольше чем Япония оставался для европейцев белым пятном на карте. С японцами и с их культурой, такой непохожей, европейцы довольно подробно познакомились еще в восемнадцатом веке, почти на сто лет раньше, чем с культурой географически более близкого Китая. Вот и получилось, что древнее китайское искусство выращивания карликовых деревьев предстало в глазах европейцев чем-то особенно японским.
На протяжении долгой череды веков сложился ассортимент древесных пород, пригодных для культуры карликовых деревьев, пород, росших под небом Китая и Японии. Это был предельно рациональный ассортимент; его основу – становой хребет – составляли различные виды сосен, елей, можжевельник китайский, гинкго, клены, дзельква и некоторые другие.
Относительно недолгоживущие породы получали право на жизнь в виде карликовых деревьев только при условии, что они радовали взор еще чем-то кроме облика миниатюрного деревца: обильным весенним цветением, яркими осенними плодами… Многие породы в силу своих биологических особенностей не могли существовать в виде карликовых деревьев – в отношении них сочинялись различные табу. Так, например, непригодность для культуры бонсай шелковицы объяснялась рафинированными эстетами тем, что не гоже, мол, использовать для целей высокого искусства дерево, листьями которого кормят червей, даже если эти черви шелковичные.
В самом начале становления культуры карликовых деревьев использовались преимущественно растения, взятые из природы, зачастую из тех мест, откуда были родом их владельцы. Да и в более поздние времена наиболее ценимыми были карликовые деревья, когда-то принесенные из естественных местообитаний. Следует признать, что это действительно были совершенные образцы, если судить по тем старым экземплярам, которые есть в современной Японии. Но природные карликовые растения всегда были редкими; их поиск и добыча в те неспокойные времена были нелегким и опасным делом; процент приживаемости таких растений был невелик. Так что существование всевозможных способов придания карликовым деревьям желаемой формы имело под собой реальную почву. Основным способом была изощренная система обрезок и прищипок, с конца прошлого века стала применяться мягкая проволока для фиксации ветвей и ствола.
Вне зависимости от того, происходило ли это в Китае или в Японии, ведущей идеей искусства выращивания карликовых деревьев было целенаправленное и последовательное созидание будущего карликового дерева. А такой подход к делу требовал, в том числе и пресловутого любования формирующимся деревцем. Следует отметить, что подобная, с позволения сказать, «методика» очень полно соответствует мировоззрению как китайцев, так и японцев. Созерцание, сопряженное с подспудным стремлением к божественному совершенству, а значит, и к известному стремлению стать божеством, – все это изначально было присуще многим народам Восточной Азии.
Но божественному началу, пусть даже в весьма скромной степени, неизбежно должна сопутствовать возможность божественного творения. Так что как ни крути, как ни набрасывай вуаль мистицизма – для многих бонсаистов прошлого и настоящего выращивание карликового дерева аналогично акту божественного творения. И чем больше от личности мастера в карликовом деревце, тем ценнее такое деревце для самого мастера.
прекрасный бонсай с красно-зеленой листвой
В своей массе европейцы более склонны преклоняться перед божественным, нежели стремиться самим возвыситься до уровня божественного. Отсюда следует немаловажный вывод: для европейца вся атрибутика, сопряженная с процессом выращивания карликового деревца, не имеет такого смысла как для японцев или китайцев. Отсюда известное пренебрежение к каноническим рекомендациям в части культивирования карликовых деревьев и безотносительное признание того, что само карликовое деревце, являясь олицетворением животворных сил природы, совершенно, а если и нуждается во вмешательстве мастера, то только затем, чтобы адаптировать этот маленький шедевр природы к условиям культуры.
Далеко не все люди, даже специалисты, отчетливо представляют, что карликовость, или нацизм (от латинского слова nanum – маленький, карликовый) есть нечто вполне естественное и закономерное в мире живого: есть карликовые растения, карликовые животные, люди.
Причина такой карликовости до конца не понята, в ней много неясного и загадочного, но она существует, и это непреложный факт. По многолетним наблюдениям распределение карликовых растений в природе не вполне равномерное, иногда встречаются места, где карликовые деревца встречаются особенно часто, большей частью это относится к какому-то одному виду. Причины таких аномалий пока постичь не удается, но они реально существуют и служат эдакими своеобразными питомниками растительного материала для культуры карликовых деревьев – из них периодически можно брать, по мере подрастания и становления, будущие бонсаи, если пользоваться этим понятием.
А что же в Японии? В сознании современных японцев укореняется чуждое, западное по происхождению воззрение – мировой порядок онтологически делится на две части: человек, с одной стороны, и природа – с другой. И, следовательно, задача искусства – победить природу, воздвигнуть над ней свою автономную личность и тем увековечить свою индивидуальность и волю. Мы все, к сожалению, хорошо знаем, куда заводит подобная опасная тенденция. Странно, но деревья ещё «замечают» времена года и живут в соответствии с ними. Дерево указывает на неизменный текучий характер самой жизни, своим существованием сегодня оно подтверждает подлинность прошедшего времени, является знаком сиюминутного присутствия и даёт залог будущего. Дерево «впитывает» наши взгляды, нашу любовь и восхищение и отвечает нам взаимностью. Изменяются наши города, но деревья остаются такими же, как их видели наши предки.
